*_Lezolirendaeriserail_* Я больше не арбузный герой, теперь я — мандариновый пришелец.
Бессюжетное, бессмысленное, беспощадное.
Вырвалось, накопилось... теперь на жалость давит.
Пристрелите меня, я больше не буду.
В общем, всякие глупости про Масамуне (и Кодзюро). Совсем новые и старые вперемешку, вот как есть.
Сто восемьдесят восемь слов1.1.
Если бы кто-нибудь увидел лицо спящего Одноглазого Дракона Осю… для этого ему пришлось бы преодолеть нестройные, но крайне старательные ряды бдительно охраняющих любимого владыку солдат армии Датэ, а потом ещё (в непосредственной близости от почти достигнутой цели ночного визита) чудом избежать острейшего лезвия Кокурю, мягко мерцающего выбитыми на клинке кандзи.
Если бы кто-нибудь, странным образом преодолев все препятствия, увидел лицо спящего Масамуне, он, наверное, удивился бы – настолько это лицо спокойно. Можно даже сказать, что оно умиротворённо.
Ещё в таких случаях говорят: «будто лицо спящего ребёнка». Но к владыке Осю применить такую метафору никак нельзя, так как в детстве он очень редко спокойно спал, точнее – почти никогда. К нему слишком часто ночами приходили странные кошмары, с которыми никто (из тех, кто знал об этом, ибо делиться тем, что считал за слабость, наследник Датэ уже тогда не любил) ничего поделать не мог.
А с некоторых пор Масамуне спит крепко и ровно, почти безмятежно, и не снится ему при этом ничего. И только вне поля внутреннего зрения, на самом краю реальности сна можно уловить смутное чужое присутствие. Кодзюро поклялся охранять своего господина от всего – и на сны это, кажется, распространяется тоже.
И сто семьдесят слов1.2
Это неписанное правило действует на всех без исключения, даже на драконов: если ты снишься кому-то, то он обязательно придётся во сне к тебе.
Во снах Кодзюро Масамуне обычно расслабленно сидит – даже скорее полулежит – на энгаве и неотрывно смотрит на тонкий серп месяца. И его юката привычного глубокого синего цвета ловит любое движение Датэ, то распахиваясь, то сползая с плеч, а то неведомым образом задираясь почти до середины бедра.
Во снах Кодзюро можно сесть рядом с Однаглазым Драконом – и тот сам придвинется, уложит голову на чужие колени, улыбнётся почти незаметно, но очень тепло. И тогда можно будет запустить пальцы в густые волосы и аккуратно их перебирать, а Масамуне ещё будет сам подставляться под ласку знакомых и надёжных рук.
Во снах Кодзюро, наверное, можно намного больше – в царящей там атмосфере по умолчанию разрешено заходить как угодно далеко. Но самому Катакуре такое в голову не приходило ни разу.
Чего-то подобного наяву Правый Глаз Дракона может ждать долго, очень долго. И может не дождаться никогда. Но лично для него это не повод что-то менять.
И ещё двести восемьдесят одно слово1.3
Если господин сам сокращает положенную по этикету дистанцию – конечно, уж он-то плевать хотел на все эти условности – да ещё и касается первым, то это привязывает к нему крепче, чем что-либо иное. После такого окончательно понимаешь, что никуда от него не деться.
Ну не то чтобы Катакуре хотелось от Датэ «деваться», но отсутствие желания и отсутствие возможности – это всё-таки несколько разные вещи.
– Всё-то у тебя неправильно, Кодзюро, – сообщает Одноглазый Дракон совершенно будничным тоном, и его ничуть не волнует то, что его разорвавшая хрупкую вечернюю тишину реплика может быть случайно пропущена мимо ушей. – Наоборот.
– В каком смысле? – решает уточнить Катакура, ибо от Масамуне можно ожидать если не чего угодно, то по крайней мере очень многого.
Датэ требуется несколько лишних секунд, чтобы подобрать более точное слово.
– Наизнанку, – уточняет он, приоткрывает глаз, чтобы показать всю серьезность своих слов, и пускается в более подробные и многословные объяснения: – Должны быть внешний гнев и внутреннее спокойствие. Как у Фудо, что я ещё в детстве в храме видел. А у тебя только внешняя невозмутимость, а внутрь вообще заглядывать страшно, там такое творится…
На такую тираду Кодзюро может позволить себе удивленно приподнять бровь и чуть заметно улыбнуться.
– Вам страшно? Что-то не верится!
– Мне – нет, – сердито отрезает Датэ и устраивает свой затылок поудобнее на чужих коленях. – Пусть тебя другие боятся... – и закрывает глаз.
Когда Масамуне так лежит – с расслабленным и безмятежным лицом, со свободно разметавшимися вокруг головы тёмными прядями – он чуть меньше похож на грозного владыку Осю и больше – на обычного человека.
Только тонкая мозоль, почти ровным и непрерывным овалом опоясавшая его закрытое правое веко там, где обычно о кожу трется край металлической цубы, напоминает о истиной сущности Датэ. На ощупь она сухая, шершавая и теплая, в точности как драконья чешуя.
Другие четыреста восемьдесят шесть слов2.
То, что у Катакуры Кодзюро есть «тёмная сторона», с которой встречаться не стоит, знали все. Конечно, в большинстве своём те, кто видел её воочию, либо не могли ничего никому рассказать, либо не хотели (потому что нехорошо это – о благородном и уважаемом человеке такие ужасы рассказывать, особенно если они полностью правдивы и преувеличить для острастки что-нибудь сложно), но однажды кем-то пущенный слух так просто и сам по себе затихнуть не может.
Впрочем, самого Правого Глаза Дракона это волновало мало. Во-первых, он в принципе ничего не мог с этим поделать. Во-вторых, ему до этого не было никакого дела, потому что единственный человек, которого от данной информации хотелось бы оградить, уже давно входил в категорию «видел своими глазами и на своей шкуре чувствовал, но никому не расскажу».
Если бы вдруг возникла такая необходимость, Катакура смог бы составить список того, в чём провинился перед Масамуне, причём список полный и со всеми подробностями. Основной причиной такой обстоятельности был тот факт, что ни за один проступок он так и не получил подобающего наказания, хотя яснее всех понимал его необходимость и зачастую даже сам настаивал на нём. Но юный Датэ то ли так и не усвоил всех правил по обращению с подчинёнными, то ли, напротив, слишком хорошо их запомнил и теперь принципиально делал всё по-своему, то ли сознательно проявлял на редкость точное и коварное, с двойным дном, милосердие…
Неважно, потому что результат каждый раз получался один: Кодзюро оставался один на один со своей виной без единой возможности её искупить.
Деяния в такого рода списке собрались бы разные: неподчинение приказам, всякое своеволие, нарушение клятв… даже непосредственное нападение на господина было. Часть из них оправдывало то, что совершены они были в здравом уме и исключительно из благих побуждений. Часть из них кем-то другим на месте Катакуры, не таким правильным и обстоятельным, за преступления бы и вовсе не считались.
Часть из них оправдать было нельзя. В этой категории уверенно лидировал тот случай, когда в одной из многих тренировочных схваток Катакура разбил своему подопечному господину (в те времена шестнадцатилетнему) лицо, внезапным, неуместным и никак не укладывающимся в правила ударом правого, свободного от деревянного меча, кулака. В общем-то, именно с тех пор Масамуне знает о своём Правом Глазе всё.
В тот раз Кодзюро так и не смог объяснить, что на самом деле им двигало (не смог объяснить себе, потому что Датэ об этом спросить не удосужился и вообще подчёркнуто проигнорировал происшествие, насколько это было возможно). И вот сейчас тоже свои действия как-то оправдать не может. Он ведь лучше всех знает, как трепетно относится Одноглазый Дракон к своей детской травме и насколько не любит кому-либо демонстрировать старое увечье.
Наверное, стоило бы незаметно вернуть повязку, спрятать зашитое веко… но сделать это незаметно, не разбудив Масамуне, не получится. А раз уж терять нечего, то можно позволить себе чуточку больше.
У «тёмной стороны» Кодзюро на уснувшего на чужих коленях Датэ большие (и несбыточные) планы.
Следующие ровно двести слов3.
В доспехе можно проходить и день, и два, и неделю кряду – с ним вообще лучше не расставаться, если ты намерен завоевать страну и при этом остаться в живых. Со временем к доспеху привыкаешь всё больше, как ко второй коже, и он почти перестаёт стеснять движения и влиять на скорость и ловкость. Но менее тяжёлым он от этого не становится, пусть и замечаешь это лишь тогда, когда наконец из него выбираешься.
Масамуне расхаживает по внутреннему двору туда-сюда, бессистемно размахивая руками и вертя головой, наклоняясь в разные стороны и старательно потягиваясь – вернувшийся из похода Датэ пытается хоть как-то заставить тело забыть о снятой с него тяжести прочных стальных пластин. И это могло бы продолжаться ещё долго, если бы своего господина заботливо не перехватил Кодзюро и не впился ему в плечи жесткими пальцами, собственноручно, сильно, точно и эффективно разминая натруженные мышцы, а потом ещё и не отправил в наполненную горячей водой бадью отмываться от пыли и металла.
От такого всё тело Масамуне сразу расслабляется, размякает… даже его извечная хищная и острозубая усмешка на лице сменяется по-домашнему мягкой улыбкой.
О том, что он всё ещё тот самый Одноглазый Дракон, напоминают только разбегающиеся кругами по поверхности воды ультрамариновые искры, покидающие Датэ вместе с остатками усталости.
Очередные двести двадцать восемь слов4.
Страшные тайны, известные лишь собственному клану, да и то зачастую лишь ближайшему кругу доверенных лиц, – это почти обязательный атрибут любого уважающего себя даймё. Причём эти секреты не должны нести никакой пользы их узнавшему, и их собирание – это нечто больше похожее на коллекционирование, чем на военную хитрость и предусмотрительность. Знание этого типа (чаще оно касается каких-либо привычек, пристрастий или случаев из жизни уважаемого даймё) позволяет не забыть, что твой противник – тоже, в общем-то, обычный человек, и даёт возможность самую малость узнать его получше.
Вот, например, Датэ Масамуне – отличный воин, любимый полководец, уважаемый правитель и, что самое главное, человек слова. Его страшная тайна разделена с его верным Правым Глазом и заключается в том, что одну не раз повторённую угрозу владыка Осю так и не смог исполнить.
Любой может видеть, как время от времени Масамуне прикасается ко лбу Кодзюро, то пытаясь разгладить складку меж сурово нахмуренных бровей, то заправляя выбившиеся прядки обратно в прическу и тем самым стирая с лица выражение холодной, беспринципной ярости. Столь же несложно заметить, как Катакура в ответ чуть склоняет голову в жесте не то уважения, не то благодарности.
Но никто не может даже предположить, что раньше, когда этот жест у Датэ только входил в привычку, Кодзюро приходилось изрядно наклоняться. А Масамуне, раздосадованный подобной заботой, каждый раз обещал своему наставнику непременно обогнать того в росте.
И это Одноглазому Дракону так и не удалось, как он не старался.
UP.
Вынесу-ка я это из комментариев повыше...Тем более что там такое безобразие развернулось.
На этот раз про Саске и Юкимуру.
Двести девяносто пять слов просто так5.
Любой начинающий синоби первым делом учится быть незаметными, и особое внимание при этом уделяется почти полной бесшумности. Большинству людей именно отсутствие производимых звуков мешает обнаружить чужое присутствие.
Сразу после этого синоби осваивает умение слушать. Самое сложное в этом – научиться вычислять в завесе шороха листвы и тихого шелеста ветра участки подозрительной тишины, где может находиться другой синоби. Самое простое – на слух определять количество и местоположение обычных людей.
Саске владеет этими – как и многими другими – навыками синоби в совершенстве. Если бы вдруг потребовалось, он мог бы вовсе не пользоваться зрением, почти ничего при этом не потеряв.
Вокруг глубокая ночь, и так темно, что Сарутоби закрывает ставшие бесполезными глаза, полностью сосредоточившись на мире звуков. Его окружает множество людей – армия Такеды прибыла к месту встречи с Уэсуги заранее, чтобы успеть отдохнуть перед боем – и каждый из них по-своему шумит. Кто-то шелестит плотной тканью, расстилая походное одеяло, кто-то с хрустом ломает ветки для костра, кто-то едва слышно звенит металлом, проверяя доспехи и оружие, кто-то постукивает ложкой о дно котелка, кто-то тихо разговаривает… Саске крадется мимо их всех, направляясь ближе к центру лагеря.
Юкимуру он, как и всегда, находит безошибочно. Санада лежит, закинув руки за голову, и смотрит на редкие звёзды, не то о чём-то размышляя, не то о ком-то мечтая. Юкимура не замечает приближающейся к нему тени до тех пор, пока Сарутоби не только подходит вплотную и присаживается рядом, но и кладёт затянутую в тёмную перчатку руку на обнажённый живот.
– Опять ты меня нашёл, – улыбается Санада. Он не перестаёт удивляться этому, сколько бы раз синоби не проделывал с ним подобный трюк.
– Я же говорил вам, что вы слишком громко дышите, данна, – привычно отшучивается Саске.
Он не знает, как объяснить молодому Тигру из Каи, что различает его присутствие так же чётко, как мог бы ощущать огромный костёр посреди голой снежной пустыни.
Сто пятьдесят слов (R!)6.
Юкимура вообще очень чувствительный и на каждое прикосновение реагирует остро и бурно, даже не пытаясь держать себя в руках. Особенно если очень хорошо представлять, как именно нужно дотрагиваться.
Синоби очень хорошо знают человеческое тело. Могут убить парой точных нажатий в определённых местах – или доставить почти неземное удовольствие лишь несколькими движениями. И хотя чаще и успешнее пользуются этим искусством женщины-куноити, основы знают все синоби независимо от пола.
Саске приходится отвлечься и одной ладонью мягко зажать Санаде рот – Сарутоби кажется, что издаваемые тем вздохи и постанывания просто оглушительны и наверняка слышны (и безошибочно узнаваемы) даже в дальних уголках Каи. Юкимура не протестует против такого обращения, он вообще сейчас не способен ни на что, потому что вторая рука синоби продолжает будто бы хаотично блуждать по телу молодого Тигра.
Саске мысленно благодарит господина за то, что тот не носит доспеха, забраться под который было сложнее, – и выражает эту признательность новой серией нежных, упоительно-сладких касаний.
Сто девяносто семь слов, безответность и юст7.1.
Со стороны может показаться, что в комнате никого кроме Юкимуры нет – это просто тени от оставленной зажженной лампады бродят по полу и стенам. Но более пристальным взглядом можно обнаружить, что один из тёмных силуэтов уж слишком напоминает очертаниями человека.
Со стороны может показаться, что Санаде снится плохой сон – он беспокойно ворочается, комкая простыню, и цедит воздух сквозь крепко сжатые зубы. Веки у него зажмурены, и ресницы мелко подрагивают, но по лицу будто сама собой расползается по-детски счастливая улыбка, будто он чувствует что-то приятное, греющее тело и без того пылающую душу.
Саске безостановочно кружит около господина – непрекращающееся движение позволяет ему оставаться незаметным. Будь на его месте любой другой, вовсе не дружелюбно настроенный синоби, и Юкимуру бы ничего не спасло. Санада слишком прямолинеен и открыт – и поэтому совершенно беззащитен.
Сарутоби знает, что это именно он должен научить Юкимуру защищаться от угрозы своих собратьев по ремеслу. Вот только он не уверен, что после этого сам сможет ночами приходить к Санаде, и Саске очень не хочется лишать себя подобной возможности.
Сарутоби в очередной раз касается Юкимуры – обнаженное плечо вздрагивает, но сам молодой Тигр по-прежнему не просыпается. Перчатки, которые синоби не снимает даже сейчас, позволяют ему остаться неузнанным и не оставить следом.
Сто сорок десять слов — по мотивам овы второго сезона аниме7.2.
Юкимура просыпается незадолго до рассвета – и к своему безмерному удивлению обнаруживает сидящего рядом со своей постелью Одноглазого Дракона. Санаде очень хочется спросить, как Масамуне оказался в подобном месте, и он почти успевает открыть для этого рот, но тут к его губам прижимается палец. Датэ отрицательно качает головой, а потом внезапно подмигивает – знакомым, но совершенно точно не принадлежащим владыке Осю жестом – и до предела нежно целует Юкимуру.
Кажется, именно последнее окончательно убеждает Санаду в нереальности происходящего, и он отворачивается, укладываясь на другой бок и сворачиваясь клубком. Если прислушаться, можно расслышать что-то вроде «Какой хороший сон…»
Если прислушаться ещё тщательнее, то можно различить тихий вздох сидящего рядом с господином Саске. Как и любому человеку, ему отчаянно хочется быть со своим любимым, не обращая внимания на разницу в происхождении. Подобные ночные визиты приносят Сарутоби некоторое облегчение, но тот факт, что ему каждый раз приходится притворяться совсем другим человеком, колет сердце острой иглой.
Я давно тянул свои крюки к заявке-кинку «фатальная разница в габаритах» (как звучит, как звучит!) и наконец дотянул.
Хидеёси и Ханбей это, ага. И рейтинг!
Но всего двести семьдесят шесть слов, ибо стринги8.
Они оба – обычные люди, и, наверное, можно было сделать что-то, хоть что-нибудь для того, чтобы им обоим было чуточку легче быть вместе.
Но на это что-то нужно хотя бы немного времени – и Такенака решительно отказывается от всего, что считает необязательным, в том числе и от тщательной подготовки. Ему нужно сначала успеть в Аки, потом лично проследить за наступлением на Сикоку, а сразу после этого направиться в душную Сацуму. Ханбей отчаянно спешит, он вообще хотел бы отложить все отношения с Тоётоми до лучших времен… Но отказать Хидеёси, когда тот столь демонстративно пренебрегает его стратегическими успехами в их общем деле объединения страны, вместо этого напоминая, что Ханбей – его единственный («… генерал», – всё-таки уточняет Тоётоми после паузы), Такенака просто не может.
Только просит сделать всё побыстрее.
Ханбей не сомневается, что будет больно, но считает, что сможет это выдержать. Он же привык к тому, чтобы отдавать себя Тоётоми, пусть до этого момента подобное выражалось лишь полным пренебрежением к судьбе своего сжираемого болезнью тела. «Всё будет почти как обычно, – убеждает себя Такенака. – Просто вместо сжимающих лёгкие спазмов меня ожидают неприятные ощущения в совсем другой части тела».
Ханбей явно недооценил масштабы возможных повреждений.
В процессе ему кажется, что по его бёдрам успело стечь столько крови, что оставшееся на полу пятно ещё долго будет служить ему напоминанием об этом дне. Боль всё нарастает, копится внизу живота и скручивает острым спазмом внутренности, а потом поднимается выше, к груди. Такенака практически задыхается, заходится болезненным кашлем, отчаянно хватает губами воздух и старается сосредоточиться на редких обрывочных мыслях.
«Ни в коем случае не испортить разложенные на столе карты и планы…»
«Не показывать перепачканные красным ладони...»
«Так и надо, Хидеёси всё сделал правильно.»
«…Как после подобного куда-то ехать?!»
Вырвалось, накопилось... теперь на жалость давит.
В общем, всякие глупости про Масамуне (и Кодзюро). Совсем новые и старые вперемешку, вот как есть.
Сто восемьдесят восемь слов1.1.
Если бы кто-нибудь увидел лицо спящего Одноглазого Дракона Осю… для этого ему пришлось бы преодолеть нестройные, но крайне старательные ряды бдительно охраняющих любимого владыку солдат армии Датэ, а потом ещё (в непосредственной близости от почти достигнутой цели ночного визита) чудом избежать острейшего лезвия Кокурю, мягко мерцающего выбитыми на клинке кандзи.
Если бы кто-нибудь, странным образом преодолев все препятствия, увидел лицо спящего Масамуне, он, наверное, удивился бы – настолько это лицо спокойно. Можно даже сказать, что оно умиротворённо.
Ещё в таких случаях говорят: «будто лицо спящего ребёнка». Но к владыке Осю применить такую метафору никак нельзя, так как в детстве он очень редко спокойно спал, точнее – почти никогда. К нему слишком часто ночами приходили странные кошмары, с которыми никто (из тех, кто знал об этом, ибо делиться тем, что считал за слабость, наследник Датэ уже тогда не любил) ничего поделать не мог.
А с некоторых пор Масамуне спит крепко и ровно, почти безмятежно, и не снится ему при этом ничего. И только вне поля внутреннего зрения, на самом краю реальности сна можно уловить смутное чужое присутствие. Кодзюро поклялся охранять своего господина от всего – и на сны это, кажется, распространяется тоже.
И сто семьдесят слов1.2
Это неписанное правило действует на всех без исключения, даже на драконов: если ты снишься кому-то, то он обязательно придётся во сне к тебе.
Во снах Кодзюро Масамуне обычно расслабленно сидит – даже скорее полулежит – на энгаве и неотрывно смотрит на тонкий серп месяца. И его юката привычного глубокого синего цвета ловит любое движение Датэ, то распахиваясь, то сползая с плеч, а то неведомым образом задираясь почти до середины бедра.
Во снах Кодзюро можно сесть рядом с Однаглазым Драконом – и тот сам придвинется, уложит голову на чужие колени, улыбнётся почти незаметно, но очень тепло. И тогда можно будет запустить пальцы в густые волосы и аккуратно их перебирать, а Масамуне ещё будет сам подставляться под ласку знакомых и надёжных рук.
Во снах Кодзюро, наверное, можно намного больше – в царящей там атмосфере по умолчанию разрешено заходить как угодно далеко. Но самому Катакуре такое в голову не приходило ни разу.
Чего-то подобного наяву Правый Глаз Дракона может ждать долго, очень долго. И может не дождаться никогда. Но лично для него это не повод что-то менять.
И ещё двести восемьдесят одно слово1.3
Если господин сам сокращает положенную по этикету дистанцию – конечно, уж он-то плевать хотел на все эти условности – да ещё и касается первым, то это привязывает к нему крепче, чем что-либо иное. После такого окончательно понимаешь, что никуда от него не деться.
Ну не то чтобы Катакуре хотелось от Датэ «деваться», но отсутствие желания и отсутствие возможности – это всё-таки несколько разные вещи.
– Всё-то у тебя неправильно, Кодзюро, – сообщает Одноглазый Дракон совершенно будничным тоном, и его ничуть не волнует то, что его разорвавшая хрупкую вечернюю тишину реплика может быть случайно пропущена мимо ушей. – Наоборот.
– В каком смысле? – решает уточнить Катакура, ибо от Масамуне можно ожидать если не чего угодно, то по крайней мере очень многого.
Датэ требуется несколько лишних секунд, чтобы подобрать более точное слово.
– Наизнанку, – уточняет он, приоткрывает глаз, чтобы показать всю серьезность своих слов, и пускается в более подробные и многословные объяснения: – Должны быть внешний гнев и внутреннее спокойствие. Как у Фудо, что я ещё в детстве в храме видел. А у тебя только внешняя невозмутимость, а внутрь вообще заглядывать страшно, там такое творится…
На такую тираду Кодзюро может позволить себе удивленно приподнять бровь и чуть заметно улыбнуться.
– Вам страшно? Что-то не верится!
– Мне – нет, – сердито отрезает Датэ и устраивает свой затылок поудобнее на чужих коленях. – Пусть тебя другие боятся... – и закрывает глаз.
Когда Масамуне так лежит – с расслабленным и безмятежным лицом, со свободно разметавшимися вокруг головы тёмными прядями – он чуть меньше похож на грозного владыку Осю и больше – на обычного человека.
Только тонкая мозоль, почти ровным и непрерывным овалом опоясавшая его закрытое правое веко там, где обычно о кожу трется край металлической цубы, напоминает о истиной сущности Датэ. На ощупь она сухая, шершавая и теплая, в точности как драконья чешуя.
Другие четыреста восемьдесят шесть слов2.
То, что у Катакуры Кодзюро есть «тёмная сторона», с которой встречаться не стоит, знали все. Конечно, в большинстве своём те, кто видел её воочию, либо не могли ничего никому рассказать, либо не хотели (потому что нехорошо это – о благородном и уважаемом человеке такие ужасы рассказывать, особенно если они полностью правдивы и преувеличить для острастки что-нибудь сложно), но однажды кем-то пущенный слух так просто и сам по себе затихнуть не может.
Впрочем, самого Правого Глаза Дракона это волновало мало. Во-первых, он в принципе ничего не мог с этим поделать. Во-вторых, ему до этого не было никакого дела, потому что единственный человек, которого от данной информации хотелось бы оградить, уже давно входил в категорию «видел своими глазами и на своей шкуре чувствовал, но никому не расскажу».
Если бы вдруг возникла такая необходимость, Катакура смог бы составить список того, в чём провинился перед Масамуне, причём список полный и со всеми подробностями. Основной причиной такой обстоятельности был тот факт, что ни за один проступок он так и не получил подобающего наказания, хотя яснее всех понимал его необходимость и зачастую даже сам настаивал на нём. Но юный Датэ то ли так и не усвоил всех правил по обращению с подчинёнными, то ли, напротив, слишком хорошо их запомнил и теперь принципиально делал всё по-своему, то ли сознательно проявлял на редкость точное и коварное, с двойным дном, милосердие…
Неважно, потому что результат каждый раз получался один: Кодзюро оставался один на один со своей виной без единой возможности её искупить.
Деяния в такого рода списке собрались бы разные: неподчинение приказам, всякое своеволие, нарушение клятв… даже непосредственное нападение на господина было. Часть из них оправдывало то, что совершены они были в здравом уме и исключительно из благих побуждений. Часть из них кем-то другим на месте Катакуры, не таким правильным и обстоятельным, за преступления бы и вовсе не считались.
Часть из них оправдать было нельзя. В этой категории уверенно лидировал тот случай, когда в одной из многих тренировочных схваток Катакура разбил своему подопечному господину (в те времена шестнадцатилетнему) лицо, внезапным, неуместным и никак не укладывающимся в правила ударом правого, свободного от деревянного меча, кулака. В общем-то, именно с тех пор Масамуне знает о своём Правом Глазе всё.
В тот раз Кодзюро так и не смог объяснить, что на самом деле им двигало (не смог объяснить себе, потому что Датэ об этом спросить не удосужился и вообще подчёркнуто проигнорировал происшествие, насколько это было возможно). И вот сейчас тоже свои действия как-то оправдать не может. Он ведь лучше всех знает, как трепетно относится Одноглазый Дракон к своей детской травме и насколько не любит кому-либо демонстрировать старое увечье.
Наверное, стоило бы незаметно вернуть повязку, спрятать зашитое веко… но сделать это незаметно, не разбудив Масамуне, не получится. А раз уж терять нечего, то можно позволить себе чуточку больше.
У «тёмной стороны» Кодзюро на уснувшего на чужих коленях Датэ большие (и несбыточные) планы.
Следующие ровно двести слов3.
В доспехе можно проходить и день, и два, и неделю кряду – с ним вообще лучше не расставаться, если ты намерен завоевать страну и при этом остаться в живых. Со временем к доспеху привыкаешь всё больше, как ко второй коже, и он почти перестаёт стеснять движения и влиять на скорость и ловкость. Но менее тяжёлым он от этого не становится, пусть и замечаешь это лишь тогда, когда наконец из него выбираешься.
Масамуне расхаживает по внутреннему двору туда-сюда, бессистемно размахивая руками и вертя головой, наклоняясь в разные стороны и старательно потягиваясь – вернувшийся из похода Датэ пытается хоть как-то заставить тело забыть о снятой с него тяжести прочных стальных пластин. И это могло бы продолжаться ещё долго, если бы своего господина заботливо не перехватил Кодзюро и не впился ему в плечи жесткими пальцами, собственноручно, сильно, точно и эффективно разминая натруженные мышцы, а потом ещё и не отправил в наполненную горячей водой бадью отмываться от пыли и металла.
От такого всё тело Масамуне сразу расслабляется, размякает… даже его извечная хищная и острозубая усмешка на лице сменяется по-домашнему мягкой улыбкой.
О том, что он всё ещё тот самый Одноглазый Дракон, напоминают только разбегающиеся кругами по поверхности воды ультрамариновые искры, покидающие Датэ вместе с остатками усталости.
Очередные двести двадцать восемь слов4.
Страшные тайны, известные лишь собственному клану, да и то зачастую лишь ближайшему кругу доверенных лиц, – это почти обязательный атрибут любого уважающего себя даймё. Причём эти секреты не должны нести никакой пользы их узнавшему, и их собирание – это нечто больше похожее на коллекционирование, чем на военную хитрость и предусмотрительность. Знание этого типа (чаще оно касается каких-либо привычек, пристрастий или случаев из жизни уважаемого даймё) позволяет не забыть, что твой противник – тоже, в общем-то, обычный человек, и даёт возможность самую малость узнать его получше.
Вот, например, Датэ Масамуне – отличный воин, любимый полководец, уважаемый правитель и, что самое главное, человек слова. Его страшная тайна разделена с его верным Правым Глазом и заключается в том, что одну не раз повторённую угрозу владыка Осю так и не смог исполнить.
Любой может видеть, как время от времени Масамуне прикасается ко лбу Кодзюро, то пытаясь разгладить складку меж сурово нахмуренных бровей, то заправляя выбившиеся прядки обратно в прическу и тем самым стирая с лица выражение холодной, беспринципной ярости. Столь же несложно заметить, как Катакура в ответ чуть склоняет голову в жесте не то уважения, не то благодарности.
Но никто не может даже предположить, что раньше, когда этот жест у Датэ только входил в привычку, Кодзюро приходилось изрядно наклоняться. А Масамуне, раздосадованный подобной заботой, каждый раз обещал своему наставнику непременно обогнать того в росте.
И это Одноглазому Дракону так и не удалось, как он не старался.
UP.
Вынесу-ка я это из комментариев повыше...
На этот раз про Саске и Юкимуру.
Двести девяносто пять слов просто так5.
Любой начинающий синоби первым делом учится быть незаметными, и особое внимание при этом уделяется почти полной бесшумности. Большинству людей именно отсутствие производимых звуков мешает обнаружить чужое присутствие.
Сразу после этого синоби осваивает умение слушать. Самое сложное в этом – научиться вычислять в завесе шороха листвы и тихого шелеста ветра участки подозрительной тишины, где может находиться другой синоби. Самое простое – на слух определять количество и местоположение обычных людей.
Саске владеет этими – как и многими другими – навыками синоби в совершенстве. Если бы вдруг потребовалось, он мог бы вовсе не пользоваться зрением, почти ничего при этом не потеряв.
Вокруг глубокая ночь, и так темно, что Сарутоби закрывает ставшие бесполезными глаза, полностью сосредоточившись на мире звуков. Его окружает множество людей – армия Такеды прибыла к месту встречи с Уэсуги заранее, чтобы успеть отдохнуть перед боем – и каждый из них по-своему шумит. Кто-то шелестит плотной тканью, расстилая походное одеяло, кто-то с хрустом ломает ветки для костра, кто-то едва слышно звенит металлом, проверяя доспехи и оружие, кто-то постукивает ложкой о дно котелка, кто-то тихо разговаривает… Саске крадется мимо их всех, направляясь ближе к центру лагеря.
Юкимуру он, как и всегда, находит безошибочно. Санада лежит, закинув руки за голову, и смотрит на редкие звёзды, не то о чём-то размышляя, не то о ком-то мечтая. Юкимура не замечает приближающейся к нему тени до тех пор, пока Сарутоби не только подходит вплотную и присаживается рядом, но и кладёт затянутую в тёмную перчатку руку на обнажённый живот.
– Опять ты меня нашёл, – улыбается Санада. Он не перестаёт удивляться этому, сколько бы раз синоби не проделывал с ним подобный трюк.
– Я же говорил вам, что вы слишком громко дышите, данна, – привычно отшучивается Саске.
Он не знает, как объяснить молодому Тигру из Каи, что различает его присутствие так же чётко, как мог бы ощущать огромный костёр посреди голой снежной пустыни.
Сто пятьдесят слов (R!)6.
Юкимура вообще очень чувствительный и на каждое прикосновение реагирует остро и бурно, даже не пытаясь держать себя в руках. Особенно если очень хорошо представлять, как именно нужно дотрагиваться.
Синоби очень хорошо знают человеческое тело. Могут убить парой точных нажатий в определённых местах – или доставить почти неземное удовольствие лишь несколькими движениями. И хотя чаще и успешнее пользуются этим искусством женщины-куноити, основы знают все синоби независимо от пола.
Саске приходится отвлечься и одной ладонью мягко зажать Санаде рот – Сарутоби кажется, что издаваемые тем вздохи и постанывания просто оглушительны и наверняка слышны (и безошибочно узнаваемы) даже в дальних уголках Каи. Юкимура не протестует против такого обращения, он вообще сейчас не способен ни на что, потому что вторая рука синоби продолжает будто бы хаотично блуждать по телу молодого Тигра.
Саске мысленно благодарит господина за то, что тот не носит доспеха, забраться под который было сложнее, – и выражает эту признательность новой серией нежных, упоительно-сладких касаний.
Сто девяносто семь слов, безответность и юст7.1.
Со стороны может показаться, что в комнате никого кроме Юкимуры нет – это просто тени от оставленной зажженной лампады бродят по полу и стенам. Но более пристальным взглядом можно обнаружить, что один из тёмных силуэтов уж слишком напоминает очертаниями человека.
Со стороны может показаться, что Санаде снится плохой сон – он беспокойно ворочается, комкая простыню, и цедит воздух сквозь крепко сжатые зубы. Веки у него зажмурены, и ресницы мелко подрагивают, но по лицу будто сама собой расползается по-детски счастливая улыбка, будто он чувствует что-то приятное, греющее тело и без того пылающую душу.
Саске безостановочно кружит около господина – непрекращающееся движение позволяет ему оставаться незаметным. Будь на его месте любой другой, вовсе не дружелюбно настроенный синоби, и Юкимуру бы ничего не спасло. Санада слишком прямолинеен и открыт – и поэтому совершенно беззащитен.
Сарутоби знает, что это именно он должен научить Юкимуру защищаться от угрозы своих собратьев по ремеслу. Вот только он не уверен, что после этого сам сможет ночами приходить к Санаде, и Саске очень не хочется лишать себя подобной возможности.
Сарутоби в очередной раз касается Юкимуры – обнаженное плечо вздрагивает, но сам молодой Тигр по-прежнему не просыпается. Перчатки, которые синоби не снимает даже сейчас, позволяют ему остаться неузнанным и не оставить следом.
Сто сорок десять слов — по мотивам овы второго сезона аниме7.2.
Юкимура просыпается незадолго до рассвета – и к своему безмерному удивлению обнаруживает сидящего рядом со своей постелью Одноглазого Дракона. Санаде очень хочется спросить, как Масамуне оказался в подобном месте, и он почти успевает открыть для этого рот, но тут к его губам прижимается палец. Датэ отрицательно качает головой, а потом внезапно подмигивает – знакомым, но совершенно точно не принадлежащим владыке Осю жестом – и до предела нежно целует Юкимуру.
Кажется, именно последнее окончательно убеждает Санаду в нереальности происходящего, и он отворачивается, укладываясь на другой бок и сворачиваясь клубком. Если прислушаться, можно расслышать что-то вроде «Какой хороший сон…»
Если прислушаться ещё тщательнее, то можно различить тихий вздох сидящего рядом с господином Саске. Как и любому человеку, ему отчаянно хочется быть со своим любимым, не обращая внимания на разницу в происхождении. Подобные ночные визиты приносят Сарутоби некоторое облегчение, но тот факт, что ему каждый раз приходится притворяться совсем другим человеком, колет сердце острой иглой.
Я давно тянул свои крюки к заявке-кинку «фатальная разница в габаритах» (как звучит, как звучит!) и наконец дотянул.
Хидеёси и Ханбей это, ага. И рейтинг!
Но всего двести семьдесят шесть слов, ибо стринги8.
Они оба – обычные люди, и, наверное, можно было сделать что-то, хоть что-нибудь для того, чтобы им обоим было чуточку легче быть вместе.
Но на это что-то нужно хотя бы немного времени – и Такенака решительно отказывается от всего, что считает необязательным, в том числе и от тщательной подготовки. Ему нужно сначала успеть в Аки, потом лично проследить за наступлением на Сикоку, а сразу после этого направиться в душную Сацуму. Ханбей отчаянно спешит, он вообще хотел бы отложить все отношения с Тоётоми до лучших времен… Но отказать Хидеёси, когда тот столь демонстративно пренебрегает его стратегическими успехами в их общем деле объединения страны, вместо этого напоминая, что Ханбей – его единственный («… генерал», – всё-таки уточняет Тоётоми после паузы), Такенака просто не может.
Только просит сделать всё побыстрее.
Ханбей не сомневается, что будет больно, но считает, что сможет это выдержать. Он же привык к тому, чтобы отдавать себя Тоётоми, пусть до этого момента подобное выражалось лишь полным пренебрежением к судьбе своего сжираемого болезнью тела. «Всё будет почти как обычно, – убеждает себя Такенака. – Просто вместо сжимающих лёгкие спазмов меня ожидают неприятные ощущения в совсем другой части тела».
Ханбей явно недооценил масштабы возможных повреждений.
В процессе ему кажется, что по его бёдрам успело стечь столько крови, что оставшееся на полу пятно ещё долго будет служить ему напоминанием об этом дне. Боль всё нарастает, копится внизу живота и скручивает острым спазмом внутренности, а потом поднимается выше, к груди. Такенака практически задыхается, заходится болезненным кашлем, отчаянно хватает губами воздух и старается сосредоточиться на редких обрывочных мыслях.
«Ни в коем случае не испортить разложенные на столе карты и планы…»
«Не показывать перепачканные красным ладони...»
«Так и надо, Хидеёси всё сделал правильно.»
«…Как после подобного куда-то ехать?!»
@музыка: the GazettE - Naraku
@настроение: Вот опять я занят чем-то совершенно не тем, чем нужно!
-
-
27.05.2011 в 01:24пошто тебе курсовая, дарлинг,я вот тоже еще не начинала даже ее ТТТ
Kassielle уняняшечка!! *____________*
ребят,а можно я буду делать как Саске, когда вы будете кричать друг другу ЮКИМУРА! ОЯКАТО_САМА! океей? :333
-
-
27.05.2011 в 01:29...Фиолетовый Дракон..., хех
Аааа Лирен ещё не признавался, что он Юкимура
-
-
27.05.2011 в 01:32...Фиолетовый Дракон...,
ну как "пошто"... вдруг пригодится?
-
-
27.05.2011 в 01:39ну а кто он еще может быть, что бы так внимательно слушать наставника? хДД
Lezolirendaeriserail а вот это -да..эхэхэ х)
-
-
27.05.2011 в 01:40-
-
27.05.2011 в 01:41-
-
27.05.2011 в 01:42нипонял, так ты прыгаешь, видимо напрягая ноги? ЮКИМУРРРА*умилился, нет, УМИЛИЛСЯ*
...Фиолетовый Дракон..., гы
а кстате вот и оно хД
-
-
27.05.2011 в 01:46Пылающая душа помогает мне прыгать!
-
-
27.05.2011 в 01:54блин, ща скачусь обратно в Гая*от прилива чувств может только пристально смотреть на собеседника*-
-
27.05.2011 в 02:01-
-
27.05.2011 в 02:04-
-
27.05.2011 в 02:09-
-
27.05.2011 в 02:12-
-
27.05.2011 в 02:15-
-
27.05.2011 в 02:17-
-
27.05.2011 в 02:17-
-
27.05.2011 в 02:21*Саске-мод-он* ОПЯЯЯЯЯТЬ ==
-
-
27.05.2011 в 02:24*Кончил и закурил*-
-
27.05.2011 в 02:27Lezolirendaeriserail, *любозательно* а больше шести пикселей делает?) поправка,делает)
данке)ЮКИМУРААААААА!
-
-
27.05.2011 в 02:27я умерла
ЯУМЕРЛА ОТ СЧАСТЬЯ
ЯСЧАСТЛИВЫЙ МАТЬ ЕГО ЗОМБИ
ААААААААААААААААААААААААААА
АХ МАТЬМАТЬМАТЬМАТЬМАТЬМАТЬМАТЬ
я не могу говорить внятно, это охуенно,боже, это настолько охуенно,что просто аа ,это все кинки и вообще, ааа, вообще, боже, КАси ,я тебя люблю обожаю *___________________________________________*
-
-
27.05.2011 в 02:32-
-
27.05.2011 в 02:33-
-
27.05.2011 в 02:33я ещё вернусь! когда-то
-
-
27.05.2011 в 02:34это прекрасно *____________*
Касси, что ты хочешь за это прекрасное?*_____________________*
п.с. а я буду ссчастлива, если ты еще будешь писать про нииих *________________*
-
-
27.05.2011 в 14:58ну ты меня ещё пособлазняй чем-то, оно накопится, а потом я буду придираться и орать, что то, что я просила, на себя не похоже
-
-
28.05.2011 в 10:58-
-
28.05.2011 в 14:03