[S&M]

Такое непривычное чувство: пишешь фанфик,
а автоматическая проверка орфографии не подчёркивает имена алым...

Название: «Директор театра».
Персонажи: Антонио и другие.
Рейтинг: G.
2 335 слов.

1. ...и Лоренцо.

Шум, неизменно сопровождающий театральную суету, узнаётся на раз. Тут и оборванные на полувздохе ноты лишний раз проверяющих звучание своих инструментов музыкантов, и ритмичный, синхронный перестук каблуков репетирующих танцовщиц, и перекликающиеся голоса певцов и певиц, которые вообще ни с чьими другими не спутаешь… Со всем этим Лоренцо да Понте, некоторое отношение к театру всё-таки имевший, был хорошо знаком. Он видел театр не только из зрительного зала, но и со стороны кулис.
Вот только до этого момента Лоренцо не предполагал, что у театра может быть и третья сторона. В данный момент она проявлялась вокруг во всей красе и выглядела как довольно просторная и совершенно пустая комната. Обилие незанятого ничем пространства удивляло Лоренцо сильнее всего. Театрам, в скрытых от зрителей коридорах которых вечно тесно от снующих работников сцены, а каждый свободный угол неизменно заваливается необходимыми в постановках вещами: от фрагментов декораций до склянок с гримом артистов – такие комнаты мало свойственны.
Вид на три голых стены и покрытый нетронутым слоем пыли пол наводил Лоренцо на мысль, что стул, на котором он пришёл в себя и до сих пор пребывал, является единственным предметом мебели в данном помещении. Но для того, чтобы в этом убедиться, нужно было ещё обернуться назад – и в тот же момент, когда Лоренцо начал поворачивать голову, на его плечи легли две ухоженные, но сильные ладони, мешая завершить движение.
– Как думаете, если я запру вас здесь, – раздался мягкий голос прямо у Лоренцо над ухом, – вас скоро найдут? Как можно догадаться, об этом месте почти никто не знает. И даже если вы поднимете шум, вас либо не услышат вовсе, либо проигнорируют.
Лоренцо нервно облизнул губы, даже не попытавшись стряхнуть с себя чужие руки. С опознаванием людей по звукам их голосов у него никогда не было проблем. И с момента своего прибытия в Вену он уже успел составить небольшой список людей, с которыми не стоило ссориться.
– А зачем вам меня здесь запирать, маэстро Сальери? – осторожно поинтересовался Лоренцо.
Ничуть не смутившись того, что его узнали, Антонио вышел из-за спины Лоренцо и встал перед ним во весь рост, привычным жестом скрестив на груди руки.
– Видите ли, мне очень не хочется, чтобы вы кое-что делали в ближайшее время. Так что либо вы дадите мне честное слово этим не заниматься до тех пор, пока я не разрешу, либо я вас запру здесь. Второй вариант в данный момент мне кажется более надежным.
– Мне казалось, я достаточно дал вам понять, что без веских причин вам не откажу в просьбе.
– Вы недостаточно давали мне понять, что и правда дорожите полученным с моей помощью местом придворного поэта, поэтому мне пришлось искать более весомые доводы в пользу моей просьбы. Кстати, вы готовы её выслушать?
Лоренцо вздернул подбородок, заглянув всё ещё нависающему над ним Антонио в глаза.
– Я весь внимаю.
– Ваше новое либретто… Не спешите его кому-либо предлагать. Особенно это касается Моцарта.
Лоренцо попытался было сделать вид, что не знает о чём идёт речь, но Сальери оказался слишком хорошо осведомлён.
– И даже передать Моцарту что-нибудь под видом «пожелавшего остаться неизвестным итальянского поэта» тоже не пытайтесь, – невозмутимо продолжал Антонио. – Я буду следить за вами очень внимательно.

2. ...и Розенберг.

– Я могу просто запретить ему тут выступать – и всё! Пусть ставит свой очередной шедевр где хочет.
Кабинет директора Императорской оперы не так уж велик, но и, если быть честным, размерами граф Розенберг тоже не отличался. Так что ему как раз хватало пространства и расхаживать – шесть недлинных шагов от одной залегшей у стены тени до другой, минуя пятно тусклого света, и столько же в обратном направлении, – и даже возмущенно жестикулировать.
– Пусть найдёт себе какой-нибудь провинциальный театр! И достойную себя публику! – всё не мог успокоиться Розенберг.
Придворный композитор Антонио Сальери, за неимением других вариантов удобно устроившийся непосредственно в кресле директора Императорской оперы, за метаниями оного директора не следил, но, когда Розенберг чуть притормозил, чтобы перевести дух, не упустил момента вставить пару фраз.
– В этот раз не получится. Наш император желает слышать Моцарта, и с этим ничего не поделаешь.
Розенберг внимательно посмотрел на всё-таки заговорившего Сальери и отозвался почти спокойно:
– Именно из-за императора я вас и пригласил.
– Опять? – чуть приподнял бровь Антонио.
– Сальери, мой дорогой друг, – Розенберг придвинулся ближе, чтобы продемонстрировать заискивающую и многообещающую улыбку, – у вас же это так хорошо получается. Проследите вместо меня, чтобы Моцарт закончил работу к назначенному сроку? Император снова поручил это мне, но вы же знаете, мы не слишком ладим с этим…
Зная, каким многословным может быть Розенберг, когда ему что-либо нужно, Антонио прервал грозившую обрасти ненужными подробностями речь взмахом руки.
– Хорошо, я всё понял. Но после этого… – глаза Сальери как-то нехорошо блеснули из отбрасываемой высокой спинкой кресла тени, и Розенберг даже отступил на полшага, – я же могу рассчитывать на ответную услугу?

3. ...и Леопольд.

Первый удар пришелся чуть ниже лопаток, заставив выпрямить спину, почти сразу за этим гибкая и хлесткая указка обожгла запястье.
– Держись ровнее и не расслабляй так сильно кисти, – сухо пояснил Леопольд Моцарт, внимательно следящий за игрой сына на клавесине. Вольфганг только коротко кивнул на это ещё с детства знакомое замечание и незаметно закусил губу. Он твердо решил сколько возможно долго держаться так, как отец считает правильным, а не как того требует тело самого Вольфганга, потому что иного способа заставить Леопольда отвлечься от манеры исполнения и обратить внимание на саму звучащую мелодию попросту не существовало.
Вольфгангу очень хотелось показать отцу то, над чем он сейчас работал. То, что должно было стать увертюрой к лучшей во всей Вене опере.
Вольфгангу не было необходимости смотреть на клавиши, которых касались его пальцы, или на стоящий перед лицом нотный лист, и он позволил себе прикрыть глаза и сосредоточиться на слухе. Мелодия звучала возмутительно неправильно, слишком сухо и безэмоционально… но для того, чтобы она стала в точности такой, какой её себе представлял композитор в торжественный момент перенесения на бумагу, Вольфгангу нужно было чуть согнуться, наклоняясь ближе к клавесину, и расслабить руки, позволив им извлекать из музыкального инструмента звуки куда более лёгкими и нежными прикосновениями. От того, что ему приходится слышать, Вольфганг злился всё сильнее, в равной степени и на себя, неспособного должным образом исполнить собственную увертюру, и на отца, который всё никак не мог перестать быть строгим учителем своему давно повзрослевшему сыну.
От одолевавших Вольфганга эмоций мелодия с каждым тактом звучала всё хуже и хуже. И решительному стуку в дверь, который позволил ему остановить исполнение, Вольфганг только искренне обрадовался – и вихрем сорвался с места, торопясь встретить нежданного гостя.
Искреннюю улыбку Моцарта, осветившую весь дверной проём, Сальери встретил настороженным взглядом. Бывало, конечно, что Вольфганг радовался приходу Антонио, но чтобы так сильно – ещё ни разу.
Сальери старательно откашлялся, собираясь сообщить о причине своего визита, но Вольфганг его опередил своей догадкой:
– Вы пришли узнать, как продвигается работа над заказанной его величеством оперой, – утвердительно произнёс Моцарт и схватил Антонио за руку. – Проходите скорее, я как раз закончил увертюру, и мне не терпится её кому-нибудь ещё показать.
Сальери ничего больше не оставалось, кроме как поддаться такому напору и позволить себя не только провести внутрь жилища, но и усадить за клавесин. По стоящим на пюпитре нотам Антонио едва успел скользнуть взглядом, потому что Вольфганг поспешил схватить испещрённые мелким почерком листы в руки. Сальери собрался было мысленно (или всё-таки вслух, с искренним возмущением и по возможности будто в шутку) предположить, с каких это пор Моцарт начал прятать свои черновики, но Вольфганг лишь пролистал свою увертюру на начало и вернул на предназначенное для неё место.
– Попробуйте сыграть, – сказал Вольфганг, и Сальери не смог отказаться от такого предложения.
…Антонио сам не заметил, как увертюра подошла к концу, во время исполнения он был слишком поглощён музыкой, чтобы что-либо вокруг – даже самого её автора – замечать. Окончательно к реальности его вернули редкие, сдержанные хлопки, раздавшиеся откуда-то со стороны.
– У вас отличная манера игры на клавесине, – искренне похвалил Сальери Леопольд, и тот в ответ сумел вежливо склонить голову, но после Антонио всё-таки пришлось обратить глаза на Вольфганга, взглядом прося объяснений.
– Это мой отец, – тихо пояснил младший Моцарт. К своему изумлению, в голосе Вольфганга Сальери услышал ничем не прикрытую, откровенную ревность.

4. ...и Катарина.

– Маэстро Моцарт, мы готовы! – госпоже Кавальери эту фразу пришлось произносить далеко не в первый раз, и с каждым повтором в её идеально поставленное сопрано закрадывалось всё больше надтреснутого раздражения. – Мы вас ждём.
Вот только Вольфганг, занятый сразу двумя на редкость увлекательными делами, а именно милованием со своей ненаглядной супругой Констанцой и внесением правок в наконец дописанное Штефани либретто (именно в таком порядке приоритетов), призыв обратить своё внимание на сцену в очередной раз пропустил мимо ушей.
– Я так больше не могу! – громко сообщила Катарина не столько композитору, сколько растерянно толпившимся вокруг артистам. Последние, как и сама дива, давно были готовы приступить к репетиции уже законченных фрагментов оперы, но чуткого руководства Вольфганга это было решительно невозможно – и откладывалось на неопределённый срок.
Кавальери, подхватив длинные юбки, резко развернулась на пятках и решительно удалилась со сцены, выражая все свои чувства грохотом подкованных каблуков по рассохшимся доскам. Кое-кто мог бы сказать, что от дивы стоило бы ждать подобной скандальной выходки, но сама Катарина не без оснований считала, что по взбалмошности маэстро Моцарт превосходит её минимум на голову.
– Если я ему всё-таки понадоблюсь, он вполне может позвать меня, – бормотала под нос Катарина, пробираясь в сторону своей гримёрной. – Лично прийти и позвать. Вежливо.
Сосредоточенная на том, чтобы не споткнуться обо что-нибудь в полутемном коридоре, и на красочных описаниях того, что ещё придётся сделать Вольфгангу в качестве извинения, Катарина шла, низко наклонив голову, и поэтому в неожиданно преградившего ей путь мужчину она врезалась достаточно чувствительно.
– Маэстро Моцарт снова вас чем-то расстроил? – участливо поинтересовался Антонио, заботливо поддерживая едва не потерявшую равновесие Катарину под локоть.
– Как обычно! – с жаром отозвалась Кавальери.
– Не сердитесь на него так, он не нарочно, – ласково приобнял диву за плечи Антонио. – Хотите, с вами немного порепетирую я? Например, мы можем отработать вашу арию.
Катарина удивленно взмахнула ресницами.
– Разве маэстро Сальери сейчас не занят собственной оперой? Насколько мне известно, две премьеры назначены на один день, и до него времени остаётся всё меньше.
– Не беспокойтесь обо мне, – позволил себе чуть изогнуть губы в покровительственной улыбке Антонио. – В отличие от маэстро Моцарта, свою работу я почти закончил и готов предоставить её на суд его величества уже к концу следующей недели.

5. ...и Алоизия.

Алоизия давно привыкла и к сцене, и к зрителям, и к тому, как по окончанию её вокальные партии награждают заслуженными аплодисментами. Но последнего она как-то не ждала, повторяя своё соло раз за разом в давно опустевшем театре.
Редкие, но звучные хлопки заставили Алоизию до рези в глазах вглядываться в тёмный зал, пытаясь рассмотреть не имевшего приглашения зрителя.
– Ваше трудолюбие, как всегда, достойно восхищения, – одарил певицу заслуженным комплиментом Антонио, поднимаясь к Алоизии на сцену. – Но не боитесь ли вы пребывать вне стен собственного дома в столь поздний час?
– А что грозит мне здесь? – Алоизия взмахнула длинными ресницами, обжигая Сальери тщательно отрепетированным взглядом. – Кроме вас?
– Я пришёл к вам с исключительно доброжелательными намерениями, – развёл руками Антонио. – Это касается вашей новой арии…
– Я не нуждаюсь ни в чьих советах, – резко оборвала Сальери Алоизия. – И если мне понадобится помощь, логичнее будет обратиться непосредственно к автору оперы, а не к... – уточнять, кем она считает Сальери рядом с Вольфгангом, Алоизия тактично не стала, предлагая выбрать худший вариант по собственному усмотрению.
Антонио склонил голову, признавая правоту собеседницы, но отступать от своих планов он при этом совсем не собирался.
– Я лишь хотел указать вам на то, что можно заметить лишь со стороны и обладая при этом определённым опытом. – Дождавшись заинтересованного взгляда, Антонио продолжил: – Любой искушённый в музыке человек, познакомившийся с этим произведением Моцарта, мог бы вам это сказать. Ария госпожи Зильберкланг и её соло в терцете куда более интересны и сложны для исполнения. А доставшаяся вам роль госпожи Херц просто не позволит вашему таланту показать себя во всей полноте.
Антонио сделал небольшую паузу, давая Алоизии время хорошенько обдумать услышанное.
– На вашем месте стоило бы попросить Моцарта объяснить именно такое распределение партий сопрано между исполнительницами. Или, возможно, даже потребовать пересмотреть своё решение.
Антонио знал, что с тем, кого она не считает для себя полезным в данный момент, Алоизия может вести себя исключительно невыносимо. Поэтому он был готов выслушать длинную, полную негодования речь. Например, о том, что Алоизия могла бы и сама заметить столь вопиющее несоответствие. Или что маэстро Моцарту в любом случае видней. И в конце этого монолога обязательно бы присутствовало изысканное описание тех мест, куда господин придворный композитор может отнести свои советы, если они и впредь у него будут появляться.
Но при этом Антонио знал ничуть не хуже, что столь близко затрагивающую её карьеру информацию Алоизия ни за что не пропустит мимо ушей. И что, скорее всего, в ближайшее время Вольфганга ждёт оживлённая дискуссия с недовольной исполнительницей роли госпожи Херц.

6. ...и Иосиф.

Антонио мог предположить две версии того, по какой причине его величество Иосиф II вдруг пожелал увидеть своего придворного композитора.
Возможно, император хотел ещё раз, без свидетелей поздравить Сальери с победой в музыкальном соревновании между парой первых композиторов Вены.
Или, что было даже более вероятно, Иосифу опять потребовалась некоторая помощь в понимании услышанного.
– Проходите скорее, Сальери, – нетерпеливо оборвал все полагающиеся этикетом формальности Иосиф. – Садитесь на привычное место.
Антонио неторопливо устроился за стоящим в кабинете императора клавесином, который уже понемногу начинал считать своим личным.
– В новом творении Моцарта опять было так много нот, – откровенно пожаловался Иосиф, усаживаясь на стоящем рядом с музыкальным инструментом низком диване. – Слишком много, я не могу одновременно столько услышать и понять. Моцарт в этом отношении снова превзошёл всех композиторов Вены! – с долей восхищения, пусть и несколько своеобразного, всплеснул руками Иосиф. – Но вы, Сальери, мне поможете? Сможете пересказать мне то, что сегодня звучало в оранжерее Шёнбруннского дворца, в немного упрощённом виде?
Иосиф старательно делал жалобные глаза, и Антонио, лишь бы этого не видеть, повернулся к клавесину, настраиваясь на игру.
Объяснять его величеству чужие мелодии всегда было трудно, но в случае Моцарта сложность увеличивалась вдвойне. Но в этот раз так сложилось, что сам Вольфганг подсказал Антонио, как его гениальную увертюру можно изобразить без критических потерь, имея в распоряжении один только клавесин.
…Антонио отсчитал десять тактов с того мига, как отзвучала последняя нота, и только после этого решился заговорить.
– Теперь вам всё понятно?
– Теперь – да, – Иосиф рассмеялся радостно. – Знаете, Сальери, если бы я понял замысел Моцарта раньше, то непременно присудил бы победу в соревновании не вам, а ему!
Антонио был с этим полностью согласен. Если быть честным с самим собой, он тоже отдал бы первенство Вольфгангу.
– Если ваше высочество позволит просьбу…
– Что угодно.
– Когда будет назначена следующая премьера Моцарта… возможно, вы позовёте меня накануне, чтобы я всё объяснил вам заранее?

@музыка: Julien Lamassonne - L'Epouvantail

@настроение: ...ну и зачем я две ночи подряд это писал, когда надо было спать?

@темы: Придумаешь только нарочно, А пуркуа бы не па?