Так вот: изначально это была не моя идея.
От той изначальной идеи почти ничего не осталось, но я честно старался. Несколько раз.
24.10.2011 в 15:42
Пишет Кассия:Хочу кроссовер «Пути Меча» с Басарой.
«Так бывает при Беседе. Все мелкое послушно отступает в сторону; все незначительное и потому способное отвлечь, отметается вихрем происходящего; сознание, память о прошлом, оценка настоящего, мечты о будущем - этого больше нет, а есть нечто сокровенное, поднимающееся из глубин подобно Треххвостому дракону Он-на... и этот дракон способен решать не раздумывая, поступать не сомневаясь и дышать ветром сиюминутного полной грудью.
Возможно, этот дракон и есть душа.»
Почему-то никакой параллели «Кос ан-Танья — Катакура Кодзюро» у меня не получилось совсем. И вообще товариш Правый Глаз в основную часть текста вписываться наотрез отказался, упрямец этакий. Сидит одиноко в эпилоге
Но если вчитаться очень внимательно, можно углядеть параллель «Друдл Муздрый — Катакура Кодзюро». Мне самому от этого немного не по себе.
Персонажи: Масамуне, Кагехиде, Котохадзиме Каку-но-Готоси, Кокурю, Тёсо Ятагаре. Также упоминаются: Занганкен Сейран, Азуки Нагамицу, Сюра и Исуруги.
Примечание: Я не придумывал имена.
Да, я помню, что у меня был принцип «не писать по книгам». Но я ничего не смог с собой поделать. Меня расплющило с особой жестокостью.От автора: Да, я помню, что у меня был принцип «не писать по книгам». Но это такого рода кроссовер не считается!
Пролог. Меч.
Кто-то считает, что со мной иметь дело опасно, как одному безнадёжно спорить с шестерыми. Кто-то считает, что со мной сражаться несложно, потому что одновременно можно нападать лишь впятером, а последний будет лишь мешать. Оба этих предложения в равной степени неверны, потому что наша связь настолько сильна, что нам даже не требуется отдельных имён. Пусть со стороны кажется, что мы – шестеро совершенно одинаковых Блистающих, по сути мы едины и неделимы.
Кто-то считает, что даже в наше неспокойное время надо менять получивших непоправимый ущерб Придатков сразу и без жалости. Кто-то считает, что воспитать из заранее неполноценного человека достойного для себя партнёра сможет только редкий, исключительный Блистающий. Я просто привык, что мой человек всего лишь немного отличается от прочих, но это ничуть не делает его хуже.
Кто-то умеет считать, умножает шесть на одну вторую и в итоге получает три. Кто-то загадочным образом получает двойку. У меня обычно выходит чуть больше единицы.
Я – Кагехиде, но меня иногда называют Рокусо, Шесть Когтей.
Мой человек – Датэ Масамуне, также известный как Одноглазый Дракон Осю.
1. Меч и меч.
Всем известно, что долгое пребывание в воде может сильно навредить здоровью Блистающего, но я люблю танцевать в руках Масамуне под несильным дождём. Дробь капель по моему клинку отзывается смутным наслаждением во всём моём теле и держащих меня руках, а когда одна из них разлетается на половины от касания кромки лезвия, меня захватывает тот же восторг, который бывает только при отточенном ударе, завершающем Беседу с умелым соперником.
Грозы, с громом и молниями, я люблю сильнее, но как проявление стихии. Танцевать под почти сплошной стеной воды не так уж интересно.
Незваный гость застал меня именно за этим занятием. Был я при этом не в самой лучшей форме из-за того, что накопившееся раздражение мешало достигнуть принципиально необходимого для Беседы состояния внутренней чистоты. В подобном виде я не собирался себя кому-либо из посторонних демонстрировать, но и сделать ничего с уже пришедшим не мог. Мне оставалось только обратить на незнакомца внимание сразу, воспользовавшись подвернувшимся поводом прервать злой, безыскусный танец.
В первый момент я увидел длинную рукоять, торчащую из-за плеча его рослого Придатка, почти сразу я обнаружил, что конец простых бордовых ножен не достаёт до земли меньше чем на локоть. В таком положении он явно не мог обнажиться одним слитным движением, но что-то подсказывало мне, что выпад на всю длину клинка в исполнении этого Блистающего будет опасен даже для умелого со-Беседника, каким я самоуверенно полагал себя, и что мне нужно очень внимательно следить за руками его Придатка, чтобы подобное не пропустить.
Как и следует гостю, он представился первым и без лишнего напоминания о такой необходимости. Имя у него оказалось примерно такое же длинное, как и он сам.
Котохадзиме Каку-но-Готоси некоторое время молчал, а я не спешил задавать ему вопросов. Он словно знал, что разговор окажется бесполезным, в отличие от своего Придатка, который успел обменяться с моим горстью фраз и явно разочароваться в их эффективности.
– А как насчёт Беседы? – наконец поинтересовался Котохадзиме Каку-но-Готоси, и мне ничего не осталось, кроме как принять его не слишком вежливое предложение. Впрочем, я не большой любитель витиеватых приглашений в письменной форме, загодя запланированных и по четыре раза обговорённых встреч и прочих лишних проявлений вездесущего этикета – а ему это, похоже, было хорошо известно.
Я и сам хотел сделать гостю аналогичное предложение. И мне пришлось замереть в обознающей мою готовность стойке и ждать долгие секунды, пока мой со-Беседник неспешно слезал с плеча своего Придатка и поднимался в аналогичную позицию. Из-за разница в габаритах он выглядел несколько внушительнее меня, но то, что ножны он так и не снял, портило впечатление и сбивало с толку.
В тот момент мне было всё равно, кто стоит передо мной и в каком виде, и я на полной скорости рванулся вперёд, заставляя Придатка низко пригибаться к земле. У меня было намерение закончить Беседу первым же ударом, но он увёл своего Придатка назад – и сразу же контратаковал приёмом, подобного которому я не встречал ни в одном из канонов.
Для того, чтобы парировать, Масамуне пришлось опасно вывернуть запястье, и я даже внутренне приготовился к тому, что слишком мощный удар может выбить меня из руки. Вот только столкновение оказалось совсем не сильным. Котохадзиме Каку-но-Готоси сам остановился в последний момент, хотя шёл он в полный замах и на приличной скорости, а его Придаток и вовсе находится в свободном полёте после высокого прыжка.
Будь я на его месте, я бы так не смог. Не хватило бы умения. Мастерство Контроля настолько высокого уровня бывает лишь у тех, кто живёт Беседами и совсем не знает кровопролитных битв.
– Теперь ты воспримешь меня всерьёз? – Котохадзиме Каку-но-Готоси медленно начал выскальзывать из ножен, и его клинок на какой-то миг показался мне бесконечным, потому что по меркам Беседы успело пройти много времени до того, как он наконец явился мне полностью. Столь же неспешно он поднялся – я невольно засмотрелся на одинокий блик, который скользил по его лезвию от острия и всё никак не мог добраться до рукояти – и ударил со скоростью не намного меньшей, чем я успел продемонстрировать в самом начале Беседы.
Я всё ещё чувствовал, что обязан его превзойти, но для этого мне пришлось бы использовать все средства и полную силу.
2. Человек и меч.
Придя в себя, я первым делом поинтересовался потерями среди людей. Поражение могло стоить слишком дорого, и в глубине души я боялся услышать длинный список имён тех, кому не удалось пережить эту битву. И когда мне сообщили, что никто не погиб, пусть и все без исключения получили ранения, я искренне обрадовался.
И первым делом я мысленно потянулся к Кагехиде, чтобы лично поделиться хорошими новостями. Я знал, что он находится в одной со мной комнате, хотя и не мог его видеть. Скорее всего, подставка, на которой он покоился, стояла у меня в изголовье.
«Эй, Кагехиде», – мысленно произнёс я, когда мой Блистающий никак не отреагировал на бессловесный зов. Но ответа не последовало, и мне ничего больше не оставалось, как завести руку за голову и потянуться к мечам ладонью. Стать со своим Блистающим одним целым я могу и без непосредственного контакта, но только если Кагехиде тоже этого хочет и стремится ко мне с противоположной стороны.
Наверное, я должен был догадаться о случившемся по реакции моих мечей. Но все мы: и люди, и их оружие – слишком привыкли, что даже в бою на смерть с Блистающими стараются обращаться осторожно, чтобы не навредить их крепким стальным телам. И после каждого большого сражения мы обычно подсчитывали лишь потери среди людей, по умолчанию предполагая, что все Блистающие в целости и в крайнем случае отделались царапинами.
В тот момент, когда я наконец нашёл Кагехиде на ощупь и кончиками пальцев коснулся оплётки на рукояти, меня пронзила чужая боль. Наверное, нечто подобное я бы испытал, если бы сломал позвоночник, а мои парализованные ноги вдруг оказались бы придавлены обломком скалы и превратились в сплошное месиво.
До этого момента я почему-то считал, что физической боли Блистающие не испытывают.
Я резко отдёрнул руку, разрывая контакт, и едва не опрокинул подставку. Сердце колотилось как бешеное, а мои собственные раны, притихшие от продолжительной неподвижности, разом заныли.
– Прости, – сказал Кагехиде. По звучанию я узнал тот из мечей, что для себя считаю Первым.
Если вслушаться внимательнее, можно заметить, что чаще всего мои мечи говорят по очереди, и один порой обрывает фразу на середине, чтобы другой её подхватил и продолжил в ту же секунду. Возможно, Кагехиде и сам не замечает, что говорит именно таким образом.
Повисла неловкая пауза, которой хватило бы на небольшое предложение.
– Я не хотел, чтобы ты это чувствовал, – наконец нарушил тишину дождавшийся своей очереди Кагехиде Третий. Между репликами двух мечей просто обязано было быть что-то ещё, но я никогда не узнаю, что мог сказать мне Второй.
Мне пришлось выгнуть спину и запрокинуть голову, чтобы всё-таки увидеть Блистающего. На подставке оказалось пять мечей, и ещё одно место пустовало.
– Его не нашло, – пояснил Четвертый.
– И он сломан, – Добавил Пятый.
– Можешь больше не рассказывать о чувстве потери, я всё понял и сам, – закончил Шестой таким тоном, словно Кагехиде надеялся не продолжать разговора и ещё немного побыть наедине со своими чувствами.
Мне было нечего добавить.
От мимолётной радости не осталось и следа.
3. Меч, человек и ещё один меч.
Говори я с кем-нибудь другим, то, наверное, пересилил бы себя и добавил в свой голос тонкого звона. Но нет отношений более откровенных, чем между Блистающим и его человеком, и даже о лёгком притворстве тут не может быть и речи.
– Ты же понимаешь, – сказал я прямо, – что я не могу его здесь оставить.
– Я понимаю, – эхом отозвался Масамуне. – На твоём месте я поступил бы так же. Вот только от этого мне как-то не легче.
Датэ застыл на пороге, набираясь решимости, и я не спешил его подгонять.
– Но я страшно обижен на похитителя. Почему нельзя было сделать наоборот?
Он, конечно, и правда злился, но причина была вовсе не столь мелочна.
– На месте похитителя я поступил бы так же, – вернул я его же слова.
– Я тоже, – вздохнул Масамуне и наконец отодвинул в сторону створку двери. – Но от этого мне тоже не легче.
В комнате царил полумрак, в комнате пусто и на первый взгляд никого не было, но стоило лишь переступить порог, и на нас обрущмлось ощущение чужого давящего присутствия.
Оставшийся в одиночестве меч лежал на подставке у дальней стены, еле заметно мерцая вырезанными на убийственно-остром, тусклом лезвии символами. И в отсутствие его напарника, чья рукоять в знак отличия перевита белым шнуром в противовес чёрному, в отсутствие их одного на двоих Придатка, сочетающего в себе две стороны души, ничего не сдерживало исходящую от него ауру беспринципности и тёмного безумия.
– Кокурю, – позвал я его по имени, в то время как Масамуне пересекал комнату, приближаясь к обнажённому мечу. – Пойдёшь с нами?
– С ним? – с пренебрежением уточнил Тусклый, подразумевая Датэ. Масамуне не мог слышать этой фразы, но явно догадывался о наличии чего-то подобного в разговоре, который я завёл.
Я никогда не говорил с Масамуне об этом отношении. Но Кокурю никогда не делал секрета из своих чувств. И Датэ знал, что один из мечей его Правого Глаза искренне и неистово, как умеют только Тусклые, его ненавидит.
Я едва заметно кивнул, и Кокурю шелестящее рассмеялся – кажется, вся эта ситуация его искренне забавляла. Он практически без посторонней помощи чужих рук моего Придатка слетел с подставки, несколько раз с хищным свистом рассёк воздух и занял пустующие ножны на поясе Масамуне с таким видом, будто всегда тут был.
– Только не забудь ему лишний напомнить, что я всё ещё хочу вырезать на его спине что-нибудь неприличное. Кстати, что он чувствует, когда я настолько близко?
4. Люди и Блистающие.
То, что мы – люди и Блистающие – не существуем отдельно друг от друга, я по-настоящему осознал только после того, как стал носить чужой меч. Одно дело – быть настолько похожими друг на друга, что синхронно произносить одни и те же слова, при этом находясь в разных мирах и не слыша друг друга. Я и Кагехиде не можем друг на друга влиять, нам дано только вместе идти по пути и одновременно изменяться.
Но всё совсем иначе, если в устоявшуюся пару добавляется кто-то третий. А если он при этом ещё и Тусклый, то есть кое в чём принципиально от вас отличается…
Я стал замечать, что чаще стараюсь нанести не первый удар, а такой, чтобы он оказался последним. И вообще мне гораздо сложнее вести Беседу на пару с Кокурю, потому что она не получается больше лёгкой и естественной, и мне приходится думать слишком много и постоянно напоминать себе о ограничениях.
При этом я всё ещё старался поменьше касаться Кагехиде, и привычка держать руки сложенными на груди меня здорово выручала и спасала от случайных контактов. Мой Блистающий не мог не заметить подобного отношения, но, кажется, он всё понимал и не обижался на меня.
Кагехиде даже просил брать в танец не его самого, а Тусклого. Возможно, где-то в глубине души он полагал, что это поможет Кокурю измениться и хоть немного заблистать. Сам я подобных иллюзий не строил, но выбора у меня не было.
Каждый раз, когда мне приходилось внезапно обнажать меч, не имея ни секунды на раздумья, я тянулся рукой в заученном жесте и натыкался пальцами на жёсткие чёрные шнуры оплётки. Кокурю будто нарочно занял именно это из шести месть на моём на поясе и каждый раз первым попадался мне под руку. А времени выбирать другой клинок у меня часто не оказывалось.
Понемногу я начал запоминать, что он немного тяжелее и что баланс у него несколько иной, и привыкать, что вылетать из ножен он почему-то быстрее, с радостным свистом, и сам тянет мою руку вперёд.
Поэтому когда Кокурю однажды в ножнах застрял, я очень удивился и даже малость растерялся. Это было не слишком похоже на того Тусклого, что я успел узнать.
– Он бы так не сделал. Тебя бы остановили, – попытался оправдаться Кокурю, совершенно спокойно, медленно и торжественно являя себя белому свету и ловя на лезвие солнечный блик. – Не рассчитывай на то, что подобное повторится. Это первый и последний исключительный случай.
5. Блистающие и люди.
– Ну и орясина, – присвистнул Масамуне от удивления, и я не мог с ним мысленно не согласиться, хотя и не понял до конца, к кому именно был применён подобный эпитет. В равной степени он подходил и загородившему нам дорогу человеку, и вольготно расположившемуся на его плече Блистающему.
Последнего, к слову, я не сразу принял за равного себе. Видом на Блистающего он не был похож, и если бы он не заговорил…
Вряд ли реплика Масамуне предназначалась кому-либо – к счастью, сказано было это сквозь зубы и недостаточно громко для того, чтобы Придаток незнакомца разобрал слова, – но всё же она была услышана кое-кем помимо меня.
– Он с юга, – сообщил Кокурю таким тоном, будто иных объяснений странному внешнему виду не требуется.
Масамуне ответа явно не предполагал, но едва заметно вздрогнуть его заставили не слова и не сам факт их звучания, а голос, что их произнёс. Датэ всё ещё не привык к тому, что держит в руках и слышит Блистающих помимо меня. А Кокурю, это понимая, намеренно вмешивался в разговор именно в те моменты, когда этого никто не ждал. При этом Тусклый ещё и немного изменял тон так, чтобы Масамуне мог принять его голос за голос отсутствующего Катакуры Кодзюро.
Я даже хотел было попросить Кокурю перестать, но всё никак не мог найти подходящего момента. Впрочем, я не был до конца уверен, что Масамуне так уж не нравятся подобные шуточки.
– Ну и что дальше? – намекнул на необходимость продолжение я.
– Далеко на юге, в жарком и душной Сацуме, – затянул Кокурю, – есть Блистающий по имени Занганкен Сейран. И славится он не только своими ударами, которые как на подбор просты и предсказуемы, но остановить которые невозможно. Говорят, что в ширину этот меч больше чем в ладонь, да в толщину добрых в три пальца, и стали на него ушло столько, что больше во всей провинции ни одного Блистающего нет, ибо не из чего их выковать.
– В общем, они там любят габариты побольше и формы поизощрённее, – просто закончил Тусклый и умолк.
Я невольно вспомнил тонкого и будто изо льда вырезанного Азуки Нагамицу, с которым мне пришлось совсем недавно скрещиваться на мосте Хитотори, потом в моей памяти всплыл яркий образ Сюры с завораживающе длинными и стройными алыми древками…
– Такое встречается и не на юге, – вывел меня из мечтательного состояния Масамуне. – Или ты успел забыть про Исуруги из Каи?
Эпилог. Другой человек.
Лучше бы его заперли вместе с раненым человеком, смертельно больным человеком, умирающим человеком. По крайней мере, он хоть немного знал, что в подобной ситуации можно было сделать.
Как помочь сломанному Блистающему, Кодзюро не знал. Ему только было известно, что клинок, переломившийся у рукояти, умирает мгновенно. Что бывает с теми, у кого осталось почти две ладони покрытого зазубринами лезвия, Катакура даже представить себе не мог.
Меч кричал от боли – протяжно, громко и очень страшно. И у него не было рта, который мог бы пересохнуть, не было тонких голосовых связок, которые можно было надорвать, и ничто не могло оборвать этот крик.
Кодзюро закрывал глаза и тянулся к мечу, невесомо его касался – и слушал его столько, на сколько хватало сил, пытаясь вычленить из бессвязного отдельные слова. А потом убирал руку и сидел неподвижно, вслушиваясь в медленно затихающий звон в собственных ушах.
А потом всё повторялось с начала.
Но Катакура был уверен, что его присутствие поможет забывшему себя Блистающему вернуть себе крупицу рассудка. И тогда они смогут сбежать из плена вместе.