Весьма_вероятно,_что_оттуда_будет_что-нибудь_ещё.
Цунаёши и подгоревший ужинЦунаёши и подгоревший ужин
В кабинете Цуны – старинные часы, помнящие ещё Третьего, мерными щелчками отсчитывают время. На столе Цуны – дорогая перьевая ручка, достойная пальцев могущественного босса мафии.
То, эти пальцы до сих пор иногда дрожат, когда приходится подписывать очередной приказ о мешающих делам Вонголы, никого не волнует. Некоторые объясняют подобное тем, что привыкшим к именным печатям японцам такой способ подтверждения личности непривычен. Некоторые полагают, что молодой босс просто маловато отдыхает. Некоторые – их совсем немного – считают, что Савада просто плохо знаком с латинскими буквами. Некоторые высказывают новаторские идеи о том, что от традиционных чернил давно пора отказаться в пользу цифровых средств.
Большинство просто молчит. Потому что по большому счёту пара смазанных букв никого не волнует. В решимости главы Вонголы никто не сомневается.
Кроме самого Цунаёши.
За стеной Гокудера меряет шагами кабинет, ругаясь по телефону с представителем дружественной семьи. Цуна из его быстрой речи улавливает только общее настроение – Хаято изысканно вежлив, но настойчив, и использует при этом самые витиеватые и крепкие выражения.
Савада даже заслушивается – а часы тем временем отмеривают ещё десять минут его дня.
С улицы доносится шум работающего двигателя – во двор въезжает один из принадлежащих семье автомобилей. Цуна тратит ещё пятнадцать своих секунд на то, чтобы выбраться из широкого кожаного кресла босса и подойти к окну. Десятый слышит голос Рёхея до того, как успевает отодвинуть тяжёлую портьеру и увидеть его выбирающимся из машины.
Приезд Сасагавы – это очень хорошо. Это почти двадцать минут его восторгов от воссоединения с сестрой и остальными, как минимум получасовой высокоэмоциональный рассказ о местах, где он побывал, ещё пять минут лишнего шума за обедом…
Цуна мысленно прикидывает: если всё сложится удачно, сегодня у него больше не будет никаких связанных с мафией дел. За это ему, как и всегда, стоит поблагодарить своих незаменимых Хранителей.
Савада смотрит на часы и ждёт, когда они начнут бить шесть вечера. Он всю свою жизнь думал, что рабочий день любого нормального человека должен заканчиваться именно в шесть. Даже если он весь день только и делал, что радовался возможности увильнуть от своих обязанностей.
Цунаёши склонен полагать себя именно таким нормальным человеком.
Заставить главу Вонголы думать иначе может разве что Реборн, но он, к счастью Десятого босса означенной семьи, больше не является его репетитором и вообще не вмешивается в дела.
В 18:01 Савада выходит из своего кабинета, аккуратно прикрывает за собой дверь и отправляется в долгий путь по коридору к собственной спальне. Эта комната – единственная во всём особняке, которую по желанию Десятого изменили до неузнаваемости. В ней нет и следа роскоши, старины и вообще Италии, и больше всего она похожа на спальню Цуны в Намимори. Разве что малость попросторнее.
В 18:05 Савада снимает надоевший за день строгий костюм, облачаясь в более удобную домашнюю одежду.
Спустя ещё минут десять он наконец сможет усесться за низкий столик и включить персональный компьютер. И позвонить домой.
Ровно в 02:20 Савада Нана принимает вызов от Цунаёши. То, что за окном давно стемнело, а сама она уже успела лечь и несколько часов поспать, её ничуть не смущает. Она искренне рада за сына, нашедшего себе хорошую работу в Италии – и не менее довольна тем, что он находит время с ней хотя бы парой ничего не значащих слов перекинуться. Хотя бы даёт увидеть своё лицо, а не пропадает месяцами, как его отец.
Во время этих коротких разговоров Нана находится на своей кухне, и на мониторе Цуне отчётливо видно, что за спиной его матери стоит ею же приготовленный ужин. И порций там явно больше, чем требуется одной женщине.
Десятый Вонгола каждый вечер убеждается: его возвращения домой ждут. Это этого его чуть легче переносить окружающие мафиозные реалии, будто у него и правда появляется шанс однажды уйти из семьи и вернуться к тихой жизни обычного человека в маленьком японском городке.
После этого Десятого Вонголу каждую ночь мучает один и тот же кошмар: подгоревший ужин и незнакомое лицо в кадре. Камера наклоняется, показывая неподвижно лежащую на полу Нану. Цуна, как и Иемицу, не хочет вмешивать родных в свои дела, предпочитая держать их подальше и в блаженном неведении, но даже Десятый не знает, когда враги смогут найти его слабое место.
На следующий день всё повторяется заново.
Цуна просто обязан убедиться, что его навязчивый сон и в этот раз не стал вещим.
Мукуро, Цуна. Запах корицы и ванили.Мукуро, Цуна. Запах корицы и ванили.
Цуна недовольно морщит нос. Сильный запах корицы доносится откуда-то из-за спины, и Савада оборачивается к сидящему позади Хранителю Урагана.
– Гокудера-кун, у тебя новый одеколон?
Хаято незамедлительно озаряется искренней улыбкой.
– Десятый, как вы заметили? Да, новый… с ароматом настоящих сицилийских лимонов!
Наверное, это символизирует что-то важное в мире мафии – или в куда более безумном мире Гокудеры Хаято лично – но Цуна лишь с досадой отмахивается, поворачиваясь обратно к успевшему сделать ему замечание учителю.
Немного позже Цунаёши обходит Ямамото кругом и, приподнявшись на цыпочки, утыкается носом в чуть влажные вихры Хранителя Дождя.
– Решил сменить шампунь? – Савада делает глубоких вдох, вбирая в себя настойчивый запах.
– Нет, – Такеши беззаботно смеётся. – Просто кто-то пошутил и поменял местами шампуни из мужской и женской душевых. Так что сегодня вся бейсбольная команда пахнет клубникой.
Цуна делает ещё один глубокий вдох – запах корицы, к которому добавилась тонкая нотка ванили, сложно спутать с чем-то другим.
Вернувшись домой, Цунаёши первым делом заглядывает на кухню.
– Цу-кун, ты так рано сегодня вернулся, – всплескивает руками Нана. – Я не успела ничего тебе приготовить на обед… Точнее, дети всё съели, не дождавшись твоего прихода.
Цуна поводит носом.
– Это были сдобные булочки? С корицей и ванилью?
– Нет, – мать целой охапки неродных детей удивлённо приподнимает брови, – это была паста. По настоящему итальянскому рецепту, со свежими помидорами.
Нана быстро выбрасывает из головы необычный вопрос, переключаясь на привычную беззаботную волну.
– Сделать тебе бутерброд? Или дождёшься ужина?
Цуна качает головой и отворачивается.
Десятый Вонгола набирает в грудь побольше воздуха – навязчивый запах корицы и ванили добрался уже и до его комнаты – и произносит тем самым тоном настоящего босса, которому так долго учил его Реборн.
– Мукуро, это твои шуточки.
Смех иллюзиониста переливается брызгами хрусталя, но сам он не показывается на глаза.
– Да, мои, – не собирается отрицать свою причастность Хранитель Тумана.
Савада устало вздыхает. Бороться с заранее несерьёзно настроенным Рокудо – это явно не то, чем бы ему хотелось заняться этим вечером.
– Скажи хотя бы, почему именно ваниль и корица?
В голове Цунаёши предупреждающе звенит серебряный колокольчик интуиции Вонголы. Это означает, что его ждёт честный, откровенный, правдивый ответ.
– Я не помню других запахов, – до обыденности просто произносит Мукуро.
«Столько надо успеть до августова исхода нам,
Научиться варить варенье, писать и топить камин…
Потому что как только осень повеет холодом,
Наши добрые духи скажут – дальше вам жить самим.
...Улетят себе в неназываемый край, на родину,
Видеть теплые сны. Город станет пустым и голым.
А что мы? Будем чай заваривать со смородиной,
Ты – учить свои формулы, я – неправильные глаголы.
Только раз в октябре ты вдруг вспомнишь о самом главном
Выйдешь в ночь, мою шляпу на голову нахлобучив,
И пойдешь к остановке троллейбуса, наплевав на
Расписание. Он придет – твой счастливый случай.
И что будет потом – ты напишешь сама. А я же
Остаюсь запечатывать письма и свою трубку
Разжигать. Ты иди, а я догоню. Однажды,
После ливня в четверг, этот мир станет очень хрупким,
Систолический шум превратится в шумы прибоя,
И за мной придет море. Оно мне пообещало.
Будет небо, как знамя, от туч грозовых рябое,
На ветру полоскаться. И будет сказке начало…»
Научиться варить варенье, писать и топить камин…
Потому что как только осень повеет холодом,
Наши добрые духи скажут – дальше вам жить самим.
...Улетят себе в неназываемый край, на родину,
Видеть теплые сны. Город станет пустым и голым.
А что мы? Будем чай заваривать со смородиной,
Ты – учить свои формулы, я – неправильные глаголы.
Только раз в октябре ты вдруг вспомнишь о самом главном
Выйдешь в ночь, мою шляпу на голову нахлобучив,
И пойдешь к остановке троллейбуса, наплевав на
Расписание. Он придет – твой счастливый случай.
И что будет потом – ты напишешь сама. А я же
Остаюсь запечатывать письма и свою трубку
Разжигать. Ты иди, а я догоню. Однажды,
После ливня в четверг, этот мир станет очень хрупким,
Систолический шум превратится в шумы прибоя,
И за мной придет море. Оно мне пообещало.
Будет небо, как знамя, от туч грозовых рябое,
На ветру полоскаться. И будет сказке начало…»