Хоть какое-то разнообразие...

[lezoliren]

I.
Специально для Маленького, но гордого Феста.
По заданию на седьмую неделю.

Доумеки / Ватануки

Доумеки / Ватануки.
Ватануки снова пытается поднять воротник повыше, переминается с ноги на ногу, лишний раз проверяет, на все ли пуговицы застёгнуто длинное пальто. С одеждой всё в полном порядке, но Кимихиро намеренно медлит.
Поднявшийся к обеду ветер даже на вид – если так вообще можно сказать – слишком сильный и холодный, и Ватануки, стоя перед дверьми и не торопясь выходить на улицу, хорошо представляет, как ледяной воздух проникает под одежду, отчего по всему телу прокатываются волны дрожи и мурашек.
А может быть, там, на улице, гуляет не только ветер, но и очередной не слишком доброжелательно настроенный дух. И он как раз ждёт подходящего момента, чтобы появиться прямо за спиной Кимихиро, протянуть длинные руки к беззащитной шее молодого человека с необычными способностями и…
Ватануки неосознанно вжимает голову в плечи, чтобы создать хотя бы иллюзию чувства защищённости, и резко срывается с места. Если бы возможность встречи с потусторонними существами были веской причиной не выходить из-под защиты стен, то Кимихиро вообще бы носа не показывал из собственного дома. А так он всего лишь старается выбрать такой темп шага, чтобы добраться до магазина Юко как можно быстрее, но без необходимости останавливаться и переводить дух.
– Эй, – доносится до Ватануки знакомый безэмоциональный голос, будто бы его обладатель нарочно поджидал Кимихиро прямо за воротами школы. Но Ватануки привычно игнорирует Доумеки, даже не удосужившись немного притормозить.
За что и расплачивается: нечто тёмное вдруг закрывает ему обзор и неприятно щекочет лицо. Кимихиро всячески выражает своё недовольство, активно отбивается и совершает целую кучу ненужных движений, но вывернуться из шарфа, которым Шизука старательно его обматывает, ему не удаётся. Даже наоборот: хитрый узел затягивается сильнее.
Ватануки с недовольным видом оглядывает своего заклятого друга с ног до головы – тот выглядит в точности как всегда – и ворчливо интересуется:
– Когда ты уже прекратишь за мной ходить?
– Прямо сейчас, – неожиданно отвечает Доумеки и улыбается так незаметно, что понять это может лишь очень внимательно изучивший его лицо человек.
В несколько длинных шагов Шизука преодолевает разделявшее их расстояние, хватает свободную от ноши руку Ватануки и крепко сжимает в своей ладони. Застигнутая конечность неприлично холодна, и Доумеки прячет её вместе с собственной рукой в карман.
– Не «за тобой», а «с тобой», – кратко поясняет Шизука.
Ватануки отводит взгляд и думает, что ветер сегодня не такой уж и холодный, как ему показалось.

IIa.
Специально для Кинка в Одних Стрингах.
По заявке: Секс в кабинете за несколько минут до собрания.

TYL! (Цуна / Гокудера)

TYL! (Цуна / Гокудера).
Вообще-то босс Вонголы – настолько не последнее лицо в мафии, что практически на все встречи ему приходится опаздывать, ибо именно так предписывают правила хорошего тона. Вот только Савада Цунаёши считает, что для собственной семьи можно сделать исключение из этого неписанного закона, поэтому на назначенные им же совещания он всегда приходит первым, как минимум за полчаса до начала. И тратит Цуна горсть вырванных из плотного расписания минут отнюдь не на попытки вспомнить вопросы, которые нужно будет обсудить, и проблемы, для которых необходимо найти решение. Наоборот, Савада позволяет себе развалиться в кресле, закрыть глаза и расслабиться.
Никто из приглашённых не опоздает на встречу, они соберутся у тяжёлых дверей даже немного раньше, но до наступления назначенного часа никто из них не войдёт. Нарушителем этого порядка позволяется быть лишь Гокудере, который считает своим долгом лично проследить за готовностью зала совещаний к предстоящему мероприятию.
Хаято, как обычно, появляется из неприметной двери, ведущей в смежный кабинет, почти на цыпочках приближается к длинному столу и обходит его, периодически останавливаясь, чтобы разложить подготовленные копии документов; мимоходом проводит ладонью по спинке одного из стульев и возмущённо выдыхает чуть громче обычного, обнаружив тонкий налёт пыли.
Гокудера старается вести себя как можно незаметнее, чтобы ни в коем случае не потревожить покой босса, а Цуна едва заметно улыбается: вокруг так тихо, что даже шелест бумажных листов может показаться оглушительным, да и интуиция Вонголы, которая с некоторых пор принципиально отказывается спать, в мельчайших подробностях рисует в воображении слишком хорошо знакомый образ сосредоточенного Хранителя Урагана.
Когда окружающий порядок наконец кажется Гокудере удовлетворительным, он спешит занять своё законное место по правую сторону от Десятого, проходит за спинкой его кресла – так ближе – но до своего стула так и не добирается. Его привлекает рука Савады, расслабленно свисающая с подлокотника, и тускло мерцающее кольцо Неба. Поддавшись порыву, Хаято опускается рядом с Цуной на колено, бережно берёт Десятого за самые кончики пальцев и тянется прикоснуться губами к одному из основных символов главы Семьи. Вот только этот немного старомодный жест безграничной преданности Гокудере не удаётся, – то ли рука Цуны дёргается в последний момент, то ли Хранитель Урагана сам виноват и не должен был опускать веки, – и лёгкий поцелуй достаётся не холодному металлу кольца, а тыльной стороне ладони.
Хаято распахивает глаза и смотрит на Десятого снизу вверх, готовый начать вымаливать прощение за свой неуместный жест, но Савада, вопреки ожиданиям, не отдёргивает руки и, кажется, даже улыбается шире. Хранителю больше всего на свете хочется воспринимать такую реакцию как проявление одобрения его действий, а ещё он очень боится упустить драгоценный момент, поэтому он вновь концентрирует своё внимание на находящейся в доступной близости руке Десятого – покрывает её быстрыми, беспорядочными поцелуями, от кончиков ногтей до запястья и обратно, стараясь не пропустить ни малейшего участка кожи. Сколько бы раз Гокудере не удалось прикоснуться к обожаемому боссу, ему всегда оказывается этого мало, и его шанс самостоятельно оторваться от желанного тела и отдалиться на положенную приличиями дистанцию примерно равен вероятности затушить Пламя Урагана обычной водой.
В голове Цуны две мысли: одна не слишком убедительно напоминает, что здесь и сейчас – не время и не место для занятий подобными вещами, вторая пессимистично предрекает, что на этот раз их точно кто-нибудь застукает; вот только их обеих без особого труда подавляет единственное желание. В голове Гокудеры – один большой Десятый, способный заслонить собой весь мир.
На какое-то мгновение Хаято кажется, что босс сейчас всё прекратит одним невыносимо властным движением, но Савада вырывает пальцы из захвата своего Хранителя только для того, чтобы вцепиться в столь удачно подвернувшийся галстук и наконец дёрнуть Гокудеру вверх. Цуна притягивает Хаято к себе, близко-близко, почти вплотную, и шумно выдыхает прямо в приоткрытые губы.
Покинутое излишне резким движением кресло качается на двух ножках и грозит упасть, но такого рода мелочи не волнуют ни Гокудеру, который, будучи опрокинутым на стол, легко отдаёт инициативу в чужие руки, ни Саваду, который ни в какую не хочет выбирать между разрывающей грудную клетку нежностью и уж слишком быстро утекающим временем. Десятый торопится, но старается не обделить вниманием ни одного чувствительного участка того тела, что так щедро – целиком – ему предложено. И Хаято может лишь выгибаться навстречу и пытаться подстроиться под непривычный ритм…

Начинающийся бой больших напольных часов игнорировать сложно, и Цуна понемногу вспоминает про существование реального мира вокруг. И пока большая часть сознания Савады в тихом ужасе от того, что расслабленного, выдохшегося и чертовски довольного Гокудеру, распластавшегося на столешнице в самом развратном своём виде, совершенно невозможно в оставшиеся секунды вернуть в состояние приличное и адекватное, меньшая чисто машинально приводит внешний вид босса в порядок. Единственное, на что Десятому хватает времени, – подхватить не сопротивляющееся тело Хаято и запихнуть его под стол, который слегка напоминает трибуну и словно специально создан для подобных случаев.
Когда двери всё-таки открываются, являя светлым очам босса избранных представителей семьи Вонгола, в зале совещания царит почти идеальный порядок.
«Хорошо, что мы сейчас не в моём кабинете», – про себя радуется Цуна, представляя, как разлетелись бы в разные стороны все те многочисленные вещи, что имеют нехорошую привычку громоздиться на его столе, и как живописно бы это смотрелось со стороны.
Хаято бесшумно переползает поближе к ногам Десятого, старательно их обвивает и начинает считать такие долгие минуты до того момента, как все собравшиеся наконец разойдутся.

IIb.
А ещё у них там есть КартинкоФест.
Где бывают прекрасные вещи.

Цуна / Гокудера

Цуна / Гокудера.
Гокудере кажется, что окружающий мир разлетелся-таки на куски и вот-вот готов обрушиться. Никогда ещё усвоенные Хаято во время жизни в мафиозной среде правила – простые, логичные, сами собой разумеющиеся – не нарушались так легко и чуточку небрежно.
«Босс не должен стоять перед своим подчинённым на коленях», – хочет сказать Хранитель Урагана, потому что необходимость напоминать (или сообщать впервые?) даже о таких очевидных вещах кажется ему одной из обязанностей Правой Руки. Вот только Гокудере не удаётся издать ни звука – Десятый предлагает ему то, о чём сам Хаято мечтать не смел, и за одну лишь вероятность развития событий именно в этом направлении стоило бы искренне поблагодарить Саваду, непременно рухнув рядом на пол и избавив его от необходимости смотреть снизу вверх.
От последнего Хранителя Урагана удерживают только руки Цуны, которые не то легко и успокаивающе поглаживают Хаято по коленям, не то впились в них стальной хваткой и не дают двинуться с места буквально.
Гокудера вспоминает, как присягал Саваде, отдавая всего себя в чужую власть; и его мироздание рывком встаёт на привычное место. Цуна (как всегда) прав и волен творить в своё удовольствие всё, что его душе угодно, в том числе и непосредственно с собственным Хранителем. Мысль о том, что если кто и может ставить себя выше всяких там неписаных правил, то это именно Десятый босс Вонголы, успокаивает Хаято, позволяет ему наконец нормально вдохнуть и почти взять себя в руки.
…И тогда Цуна прихватывает язычок молнии зубами и медленно тянет вниз.